Александр Постников - человек-театр

«НЕ СПРАШИВАЙТЕ У МЕНЯ, ЧТО ТАКОЕ ПАНТОМИМА!»

               Потрясающий актер Томского театра драмы, преподаватель сценического движения Томского колледжа культуры, главный режиссер пластического театра «Индиго», родоначальник пантомимы в Томске Александр Федорович Постников по-настоящему уникальный человек, фанатично преданный Театру. Лично с Александром Федоровичем  я  познакомилась на семинаре-лаборатории «Сценическое движение и пантомима», проводимом им в Томске в 2000 году.  Его интерпретация Шопенгауэра запомнилась надолго: «Бабское любопытство значительно отличается от мужской любознательности». Прошло время  и я, действительно, стала ответственней относиться  к вопросам, которые задаю. Беседа с этим человеком принесли мне истинное удовольствие.

           Мы сидим в театральном буфете. Две спасительные чашечки кофе.

— Александр Федорович, насколько я понимаю, главным в Вашей жизни стал театр, каким образом это произошло и почему именно театр?

— Так получилось, что в детстве еще стал заниматься, мама отдала меня в музыкальную школу. Был педагог, с энергией, с сильной мотивацией. Она сделала музыкальный спектакль «Волк и семеро козлят». Арию волка пел я. Там требовалось и актерское мастерство. Это первая роль. В шесть лет. Это была предпосылка, с этого и началось.

— А в пантомиму как началась дорога?

— В 1971 году после поступления в Щукинское театральное училище я приехал в Ленинград,  и там на гастролях был Каунасский театр пантомимы, в то время это был первый и единственный такой театр. Я у них посмотрел два спектакля: «Каприччио двадцатого века» и «Вот — человек!». Меня это поразило: все через тело, ни одного слова нет, музыка, слайды, свет, движение, очень много непонятного было. Все заложилось оттуда. К сожалению, этот театр потом разогнали.

 — Он мешал?

— Нет, я думаю, что его разогнали как раз потому, что чиновники не могли понять, почему они молчат. Сказали бы за советскую власть. А тут непонятно. Поэтому в Советском Союзе с пантомимой был сложный  нюанс. Все должно было быть очень понято. Когда в 1975 году я приехал в Томск, то вначале организовал студию в Доме пионеров. Поставили единственный спектакль. Он назывался «Откровение» и был сделан по принципу Каунасского театра пантомимы. Меня вызывали в Обком комсомола, разговаривали со мной. После чего группу закрыли. Через год мы с Владимиром Свешниковым организовали группу при Томском Доме ученых на базе ансамбля старинной музыки «Камерата». Был поставлен спектакль «Земля, земля, земля», с которым мы съездили  в Ленинград на «Мимпарад-82», который организовал тогда Слава Полунин. Далее были спектакли «Слепцы», «Дерево в окне» и другие. Проблема такого самодеятельного коллектива была в том, что пантомима требует профессионализма, а была постоянная круговерть людей, они обучались в коллективе, заканчивали Вузы и уезжали. За все время через Народный театр пантомимы, который это звание все-таки получил, прошло где-то 800 человек.

— Я бы хотела спросить вообще про театр? Что это такое? Это другая реальность? Это фотография реальности?

— Нет, это не фотография. Фотография — это ближе к понятию социалистический реализм, что вижу, то пою. На сегодняшний день театр приходит к разным реальностям. Но та режиссура, которая появляется сегодня в театре, отравлена этой свободой. Один режиссер берет Гоголя, ту же «Женитьбу», и делает из нее не Гоголя, а непонятно что. Совершенно иную реальность, и  эта реальность отношения не имеет к автору. Это так же не имеет отношения к профессиональному театру, это все домашние радости человека, который чуть-чуть поднаторел в режиссуре.

—Я все-таки спросила о другом, ведь театр — это не инсценировка. Я спросила про реальность в другом контексте.

— Тогда Вы расшифровывайте.

— Мы сидим в буфете, скоро поднимемся в зал, и начнется спектакль. Это другой мир или все происходит в контексте?

Или можно погрузиться в другой мир?

— Понятно, что другой мир, Есть же условность. Театр — это условность. Когда Вы любите человека и выходите за него замуж, это условность или нет?

— Нет, это любовь, наверное.

— Хорошо, Вы его разлюбили, и штамп в паспорте является условностью?

— Скорее да.

— Значит, реальность уже поменялась. Так и здесь. Вы в буфете, идете в зал, садитесь в кресло, начинаете смотреть спектакль, и постепенно из этой условности уходите все глубже и глубже в ту реальность, которая на сцене.

— Помните, мы говорили про пространство и время, про изменение в театральной среде именно пространства и времени.

— В европейском понимании пространство — это расстояние между предметами. Когда мы смотрим на сцену, там стоят декорации, и если в спектакле постепенно одна декорация исчезает, вторая, третья, и остается пустое пространство, как у Питера Брука, но оно так же наполнено и так же энергетически держит Ваше внимание, да еще и мысли там. Если действие происходит в пятнадцатом веке, а не в современном мире. Хотя даже в современном мире действие может происходить, но ощущении будет, что это какой-то иной мир. Значит, хорошие актеры работают, достаточно умная режиссура.

— Еще меня давно уже волнует вопрос, в чем цель театрального искусства. Помните на семинаре об этом спорили, говорили о воспитании зрителя, Вы тогда сказали фразу: «Мои спектакли — это голограмма для Бога».

— Когда ты взял на себя ответственность как художник и делаешь какой-то спектакль: создаешь в неком времени, в неком пространстве определенную голограмму той реальности, которая возникает во время репетиции, когда ты начинаешь творить, и в результате эта реальность получается, она при этом очень индивидуальна. Если художник пишет на холсте, и несколько веков картина сохраняется, она как бы идет по поколениям, то наш труд нематериален ( актерский и режиссерский). Даже если это записать на видеокассету, это все равно будет видео-версия того живого, что было. Это первое. Второе. На видеокассете это будет версия того человека, который снимал. Когда зритель сидит живой (ведь театр — это нечто живое), он подчас не может сказать, что с ним было — это хороший спектакль. Все говорят, меня захватило, куда-то понесло, со мной что-то произошло. Зритель разошелся. Театр безусловно завязан с магией, с энергетикой человека. Получается так, вживую произошло нечто, на конкретном месте, на площадке театра, проходит время, а что-то все равно остается. Например, любой скандал в семье никуда не исчезает, поругались, разбежались, а в тонком мире это все остается, как голограмма записанная для будущего, оно неким образом срабатывает и на сегодня, ведь что такое будущее — это завтра, прошло — это вчера. Сегодня вот мы сидим в буфете. И если мы сегодня поссоримся, то завтра что-то изменится, у тебя, у меня, на энергетическом плане, на психологическом плане, даже на физическом плане. Я не говорю, что не нужно отстаивать свое место под солнцем или свои взгляды на жизнь. Я не об этом говорю. Видимо из этого,  в этом контексте и была сказана фраза о том, что я создаю голограммы. А кто их может просмотреть? Ученые не способны, простые люди не способны, только как в живую увидеть спектакль.

— То есть по-настоящему оценить это никто не может?

— Не может. Как бывает храм намоленный, иконы бывают намоленные, так и пространство, оно может быть намоленное, там где решались какие-то вопросы, проблемы, где было просто творчество человеческое. Это конкретное пространство, площадка театра становится своеобразным таким голографическим обществом, самое лучшее оно вбирает, если лучшего больше, то это пространство живет уже по другим метафизическим законам.

— И все-таки к пантомиме хочется вернуться. Ваша фраза на семинаре «Не спрашивайте меня, что такое пантомима» несколько шокировала. И все же, что такое пантомима?

— Достаточно трудно это сформулировать. Нет, оно выведено это определение, это определенное искусство, которое без слов.

Формулировка дана в словарях. Одно из старинных направлений в театральном искусстве. Я думаю, здесь сложнее все. Это одно из единичных направлений искусства, которое может рассматривать философские темы. Чтобы нести какую-то философию, Брехту надо писать целую пьесу. А здесь может быть маленький этюд на 5 минут, и вдруг возникнет другое совершенно пространство в мыслях, в чувствах. Это, конечно, люди, подготовленные к пониманию того, что такое физическое тело, что такое энергетическое тело, которые разбираются, каким образом человек может входить в контакт без помощи слов с другим человеком. Зритель-то сидит. Если я внутри себя играю, это опять семейные радости, если каким- то образом вхожу в контакт с залом, то  ответ зала есть, его, к сожалению, часто не бывает, потому что уровень зрительного зала бывает очень низким. Поэтому пантомима считалась элитным  творчеством. Это как хороший фехтовальщик, он попросту на все драки с шашками наголо не бегал. При всем этом, пантомима — международный язык, где не надо знать алфавит той или иной страны, нужно просто глубоко понимать то, что когда ты приезжаешь в другую страну ты делишься той культурой, которая в менталитете русском есть, той школой, которой тебя учили, теми знаниями, теми возможностями, которыми обладаешь. Формулировками я не буду давить, но это возможность тела создавать некие образы в пространстве, времени, с помощью энергетики, эмоций, но без слов. Нельзя пантомиму воспринимать утилитарно: покажите мне, пожалуйста, чайник. Это первый курс. Когда человек молчит, за ним интереснее наблюдать, как он действует, перед нами открываются какие-то образы, характеры.

— Вы считаете, это глубже слова?

— Я не считаю, я знаю.

— И вопрос по конкретике. Сейчас Вы набрали новый курс в колледже культуры, продолжаете руководить театром «Индиго».

Почему такое название? Почему Вы взяли туда глухих ребят?

— Это мои «тихие ангелы». Эти люди намного чище, чем говорящие, слышащие потому что много понятий они не знают.

Нет в жестовом языке некоторых понятий вообще. «Индиго» — это люди с голубой аурой, цвет «индиго» даже ближе  к темно-синему. В переводе на цветовую гамму этот цвет обозначает тайну, глубинные возможности, которые мы даже не предполагаем. Это название дано еще для того, чтобы дать понять, что создан новый театр, где  вместе работают и глухие и слабослышащие, и говорящие и слышащие люди. Почему Школа-Студия-Театр? Это вечная школа обязательно студийные отношения потому, что творчество нельзя делать на уровне «пришел на работу, ушел с работы». А театр подразумевает собой  создание более сложного в пластическом плане направления искусства.

                Театр «Индиго» давно уже вышел за рамки Томска. Особенно потрясают спектакли «Татьянин день» и «Злоумышленники». По-прежнему осталась мечта о том, чтобы театр имел собственное помещение. Ещё необходимы серьёзные спонсоры,  в том числе для представления театра «Индиго»  на международных фестивалях.

 Александр Фёдорович Постников получил звание заслуженного артиста. Это действительно заслуженно. 

                Александр Федорович чрезвычайно обаятельный человек. Его надо слушать, на него надо смотреть. Это человек спектакль. Я думаю его живую речь, мимику, экспрессию вообще невозможно изложить в письменной форме. И все-таки я делаю такую попытку.    

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              Татьяна Котляревская